Главная » Статьи » In » Sion |
Вернемся теперь к этому последнему, столь увлеченному сионизмом. Насколько можно судить по сохранившимся документам, ему никогда не пришло в голову задуматься над судьбой коренных жителей Палестины, которые обязаны ему своим изгнанием в пустыню. По случайному совпадению, предвыборная борьба в 1906 г. велась главным образом по вопросу о якобы жестоком обращении с какими-то людьми из "малых сих" на другом конце земного шара (пример того, как по рецепту Герцля и "Протоколов" следует возбуждать страсти "черни"). О сионизме избиратели никогда и не услыхали, а когда они с ним познакомились впоследствии, то судьба стоявших под его угрозой арабов их не беспокоила по той простой причине, что об этой стороне дела печать, ставшая к тому времени уже вполне "покорной", им ничего не сообщила. В 1906 г. их чувства воспламенились вокруг вопроса о "китайском рабстве", приводя их в священное негодование(off all places, как говорят англичане, в Манчестере, где положение рабочих было еще более бедственно, чем во всей остальной английской промышленности). В это время китайские кули вербовались по контракту на трехлетнюю работу на золотых приисках в Южной Африке. Принятые на работу считали себя счастливцами, но для избирательной демагогии в Манчестере это было "рабством", вокруг которого разгорелась и была выиграна выборная кампания. Победившие либералы забыли о китайских рабах сразу же после подсчета голосов, а придя к власти, переплюнули в своем энтузиазме по адресу сионизма даже консерваторов. Пока на улице за окном раздавались крики о "китайском рабстве", Бальфур, запершись с сионистским эмиссаром из России, готовил палестинским арабам нечто гораздо более скверное, чем рабство. Он был совершенно околдован этой проблемой (как пишет его племянница и ближайшее к нему доверенное лицо до конца его дней, г-жа Дагдейл, задолго до этой встречи: "Его интерес к вопросу был возбужден... отказом сионистов от Уганды... их оппозиция возбудила в нем любопытство, для удовлетворения которого он не мог найти средств... Он попросил (сионистского) руководителя своей партии в Манчестере выяснить причины такой позиции сионистов... Интерес Бальфура к евреям и их истории... имел своими корнями материнские наставления в Ветхом Завете и его воспитание в шотландских традициях. Когда он стал взрослым, его интеллектуальное восхищение некоторыми аспектами еврейства в современном мире и симпатия к нему приобрели для него громадное значение. Помню, как еще в детстве он внушил мне мысль, что христианская религия и культура в громадном долгу у иудейства, и что долг этот очень плохо оплачен"). В таком умонастроении Бальфур встретился с Вейцманом в 1906 г. в номере "Королевской гостиницы" в сыром и туманном Манчестере. Предложение, которое ему тут было сделано, автоматически ставило Турцию, притом уже в 1906 г., в ряд врагов Англии в любой "будущей мировой войне" (Макс Нордау, см. выше), а в случае победы над ней, ставило Англию в состояние постоянной войны со всем арабским миром. Судя, однако, по вышеприведенной цитате, соображениям национального интереса, нравственных принципов и государственного мышления в голове Бальфура места не нашлось. Он был, как мы видим, захвачен раздраженным в нем интересом и неудовлетворенным любопытством, что более походило на любовные мечтания молодой девушки, чем на образ мыслей политика. В парламент его избрали не для того, чтобы он решал, в чем состоит "долг" христианства иудаизму, или, если бы такой долг действительно имелся, то не для его оплаты из чужого кармана самозваным сборщикам. Если бы действительно имелся какой-то реальный долг, с которым можно было бы, не выходя из рамок исторической логики, связать его государство и страну, и если он смог бы свою страну в этом убедить, он, возможно, нашел бы оправдание. Вместо этого, он самолично решил, что такой долг есть и что ему принадлежало право выбрать среди возможных кредиторов пришельца из России, в то время, как еврейские массы в Англии не желали о таком долге и слышать. Трудно найти в политической истории человечества что-либо более странное и необычное. Сорок лет спустя Вейцман писал, что у Бальфура были "только самые наивные и рудиментарные представления о (нашем) движении"; он не знал даже имени Герцля и, стараясь припомнить, называл его "доктор Герц". Другими словами, Бальфура давно уже унес в облака его энтузиазм в совершенно незнакомом ему вопросе. Он сделал несколько чисто формальных возражений, но явно с целью испытать удовольствие от их опровержения, как иной раз девушки для вида противятся втайне желанным соблазнителям. Громадное впечатление произвел на него (по словам Вейцмана) вопрос посетителя: "Мистер Бальфур, взяли бы Вы Париж вместо Лондона, если бы я предложил его Вам?" "Но, доктор Вейцман, Лондон ведь давно уже у нас", — возразил Бальфур, на что Вейцман ответил: "А у нас Иерусалим давно уже был, когда на месте Лондона было болото". Бальфуру этот довод показался достаточно убедительным для переселения еврейских ашкенази из России в Палестину. Однако, единственная группа евреев, об интересах которых он имел законное право заботиться, а именно английские евреи, делали все, чтобы убедить его не связываться с сионизмом, а поэтому Бальфур сделал последнюю слабую попытку возражения: "Странно, доктор Вейцман, что евреи, с которыми я встречаюсь, — совсем другие". На что последовал не менее остроумный ответ: "Мистер Бальфур, Вы встречаетесь не с теми евреями, с которыми надо". После этого Бальфур никогда больше не сомневался в том, что настоящими евреями являются только сионисты из России. "Из этого разговора с Вейцманом я понял, что еврейская форма патриотизма единственная в своем роде. Наибольшее впечатление произвел на меня категорический отказ Вейцмана даже думать об этом (предложении Уганды)". К этому г-жа Дагдейл присовокупляет: "Чем больше Бальфур размышлял о сионизме, тем сильнее становились его уважение к нему и вера в его значимость. Его убеждения окончательно оформились накануне поражения Турции в Великую Войну, изменив будущее сионизма". Он изменил также и все будущее Запада, как и судьбу двух его поколений. В беседе в номере гостиницы в 1906 году исполнилось предсказание Макса Нордау 1903-го года о формах "будущей мировой войны". По мере приближения этой войны все большее число ведущих политиков спешило втайне поддержать сионизм. Фактически они сами превращались в заговорщиков, поскольку они держали общественность в неведении о своих намерениях в отношении Палестины. Вне узкого внутреннего круга этой политической интриги никто не знал о ее существовании и о том, как она будет проведена в сумятице большой войны, когда фактически прекратится контроль государственной политики со стороны парламента и общественности. Именно его секретность наложила на этот процесс печать заговора, задуманного в местечковой России, и его плоды созрели к 1917 году. Следующая встреча Вейцмана с Бальфуром состоялась 14 декабря 1914 года. (Здесь перед нами снова характерный пример того как трудно точное установление фактов в этих вопросах: г-жа Дагдейл цитирует Вейцмана, — "я не встречался с ним больше до 1916 года", — но пишет далее сама, что "14 декабря 1914 г. состоялась встреча д-ра Вейцмана с Бальфуром". Эта, очевидно, вторая встреча подтверждается и Вейцманом, который пишет, что после своего разговора с Ллойд-Джорджем 3 декабря 1914 г., он "немедленно последовал совету Ллойд-Джорджа встретиться с м-ром Бальфуром"). Мировая война только еще начиналась. Британская армия была почти уничтожена во Франции, которая сама стояла на грани катастрофы, в то время как один лишь британский флот ограждал Англию от опасности вторжения. Впереди предстояла война, обошедшаяся Англии и Франции в 3 миллиона жизней, и цвет британской молодежи рвался в бой. Пропаганда кричала об уничтожении "прусского милитаризма", освобождении "малых народов" и восстановлении "свободы и демократии". Бальфур вскоре снова вошел в правительство. Когда он опять встретился с Вейцманом, его мысли явно были далеки от грандиозной битвы на полях Франции, и он менее всего думал о своей стране и своем народе. Его главной заботой были сионизм и Палестина. Беседу с Вейцманом он начал словами: "Я часто вспоминал наш разговор" (в 1906 году), "и я думаю, что когда замолкнут пушки. Вы сможете получить Ваш Иерусалим". Те, кто жил в то время, могут вспомнить обстановку тех лет и понять, сколь далеки были мысли Бальфура от тех событий, которые они считали тогда главными и решающими. В лице Бальфура возродился "пророк" Монк, но на этот раз во всеоружии власти, позволявшей ему распоряжаться судьбами нации. "Непреодолимое давление" за кулисами превратилось в решающую силу, достигшую своего апогея уже в 1914 году. К этому времени американский народ также опутывался сетью той же политической интриги мирового масштаба, скрытой от взоров общественности, так что американцы даже и не подозревали о ее существовании. Они лишь опасались быть вовлеченными в "чужеземные осложнения" и не желали ввязываться в чужие войны, а их президент обещал им, что эти войны никогда их не затронут. В действительности, они уже в эту войну ввязались, ибо "непреодолимое давление" к этому времени действовало столь же успешно в Вашингтоне, как и в Лондоне. Глава 29 Пока Бальфур со своими сообщниками в тайном заговоре продвигался во время Первой Мировой войны к власти в Англии, похожая группа людей столь же тайно обосновалась у власти и в Соединенных Штатах, создав политический механизм, действие которого показало окончательные результаты почти 50 лет спустя, когда президент Труман создал сионистское государство в Палестине. К началу века американцы все еще пребывали в состоянии своих "американских идеалов", сущностью которых было не ввязываться ни в какие "чужеземные осложнения". Их нападение на Испанию на Кубе в 1898 году, разумеется, уже сорвало их с этой надежной позиции, а поэтому загадочное происхождение этой небольшой войны все еще представляет немалый интерес. Американская общественность была тогда спровоцирована на взрыв военной истерии сообщением, что американское военное судно "Мэйн" взорвано испанской миной — довольно обычный пример провокации. Когда много лет спустя это судно было поднято со дна моря, то обнаружилось, что его броня была взорвана зарядом изнутри (но к тому времени общественность давно уже потеряла всякий интерес к этому инциденту). Последствия испано-американской войны (в смысле американского вмешательства в чужие дела) придали первостепенную важность вопросу, кому будет принадлежать истинная власть в Америке, поскольку от этого зависел характер всякого рода будущих "осложнений". На этот вопрос, в свою очередь, решающим образом повлияли последствия другой войны — американской Гражданской войны 1861-1865 годов, главным результатом которой (о котором даже не подозревали враждующие стороны, Северные и Южные штаты) было весьма существенное изменение в характере населения, а затем и правительства республики. До гражданской войны американское население было по преимуществу ирландским, шотландско-ирландским, шотландским, британским, германским и скандинавским, и из этого смешения создался совершенно особый тип "американца". Как прямое следствие Гражданской войны, началась неограниченная иммиграция, которая за несколько десятилетий привела в Америку многие миллионы новых граждан из восточной и южной Европы. В их числе было множество евреев из черты оседлости в России и русской Польше. Политика раввината в России препятствовала их ассимиляции, то же продолжалось и после переселения их в Америку. В самом начале XX века встал вопрос, какую роль намерены играть лидеры еврейства в политической жизни республики и в ее иностранной политике. Последующие события показали, что массовая иммиграция принесла в Америку восточно-европейский заговор в его обеих формах: сионистской и социалистической. За кулисами начался — около 1900 г. — процесс постепенного захвата евреями политической власти, ставший в последовавшие полвека доминирующей проблемой в национальной жизни страны. Первым, вовлекшим Америку в этот процесс, был некий Эдвард Мендель Хауз (известный под именем "полковника Хауза", хотя он никогда не был военным" *1, американец-южанин голландско-британского происхождения, выросший в Техасе в трудный период по окончании Гражданской войны — один из любопытных персонажей нашего повествования. Как иные втихомолку наслаждаются редкими сортами коньяка, так Хауз был тайно пристрастен к пользованию властью чужими руками, о чем откровенно писал в своих дневниках. Как отмечал его издатель, Чарльз Сеймур, он избегал гласности, "обладая чувством циничного юмора, подогреваемого сознанием того, что он — невидимый и не подозреваемый никем — не будучи богат и не занимая высокого поста, одним только личным влиянием мог фактически отклонять течение исторических событий". Мало кто обладал такой властью при полной личной безответственности: как писал сам Хауз, "очень нетрудно, не неся никакой ответственности, сидеть с сигарой за стаканом вина и решать, что должно быть сделано". Его издатель избрал эти формулировки очень удачно: Хауз в самом деле не руководил американским государством, он лишь отклонил его политику в сторону сионизма, поддержки мировой революции и создания мирового сверхправительства. Тот факт, что он обладал тайной властью, полностью доказан. Выяснить мотивы, почему он направлял ее именно в эту сторону, очень трудно, поскольку его идеи (выраженные в дневниках и написанном им романе) представляются столь сумбурными и противоречивыми, что составить по ним ясную картину совершенно невозможно. Объемистые дневники ("Частные заметки"), в которых он описывает свое тайное правление, наглядно показывают, как он действовал. Они не дают, однако, ответа на вопрос, чего он в конце концов хотел, ни даже знал ли он сам, чего хотел; в этом же смысле, его роман обнаруживает лишь ум, полный незрелых демагогических идей, даже не высказанных с достаточной ясностью. Типично его напыщенное обращение к читателю, помещенное на обложке: "Эта книга посвящается тем многим несчастным людям, которые жили и умерли, не добившись нужного им, поскольку с самого начала социальное устройство мира было плохо задумано"; очевидно, это должно было означать, поскольку Хауз считал себя человеком религиозным, плохую работу некоего высшего и более раннего авторитета, выраженную словами: "Вначале сотворил Бог небо и землю". В поисках источников политических идей м-ра Хауза (по началу весьма родственных коммунизму; впоследствии, когда зло уже совершилось, он стал более умеренным) мы наталкиваемся на небезынтересные детали. Его издатель обнаружил одну из ранних записей Хауза, "напоминающую Луи Блана и революционеров 1848 года". Мы уже раньше обращали внимание читателя на Луи Блана, французского революционера, который в 1848 году собирался сыграть роль Ленина, созвав съезд рабочих депутатов, нечто вроде будущих Советов 1917 года. Подобные взгляды у техасца конца 19-го века столь же неожиданны, как буддизм у эскимоса. Как бы то ни было, но в молодости Хауз под чьим-то влиянием усвоил эти идеи. Второе имя Хауза — Мендель — было, как пишет его биограф, Артур Д. Хоуден (Howden), именем "еврейского коммерсанта в Хьюстоне, одного из ближайших друзей его отца; тот факт, что Хауз-старший дал еврейское имя своему сыну, указывает на приверженность его семьи к еврейской расе". В романе, написанном Хаузом, герой отказывается от всех удобств, живя в бедной комнате нью-йоркского Ист-Сайда вместе с польским евреем, эмигрировавшим в Америку после анти-еврейских беспорядков в Варшаве, причиной которых было убийство сына правительственного сановника неким "нестерпимо затравленным молодым евреем". В последующие годы шурином и советником Хауза был также еврей, некий доктор Сидней Мезес, один из инициаторов ранних планов создания мирового сверхправительства (т.н. "Лига принуждения к миру"). Это примерно все, что можно узнать об интеллектуальной атмосфере, в которой формировалось мировоззрение Хауза. В одной из своих наиболее откровенных записей Хауз пишет о том, как внушаются идеи другим людям, и показывает, сам того не замечая, что, считая себя всемогущим, он был по сути беспомощен. "Желая повлиять на президента, как и на всех других, я всегда старался внушить им, что заимствованные у меня мысли были их собственными... Обычно, если говорить правду, они вовсе не принадлежали мне самому... самое трудное в мире, это проследить источники любой идеи... Мы часто считаем собственными идеи, которые мы в действительности подсознательно восприняли от других". Он начал знакомиться с политикой в Техасе уже в возрасте 18 лет, во время президентских выборов (1876 г.), быстро распознав, что фактически "лишь двое-трое в Сенате, и двое или трое в Палате представителей, вместе с президентом, действительно правят страной. Все остальные — только подставные фигуры... поэтому я не стремился к официальным постам, и не старался ораторствовать" (то же самое говорит и политик, описанный в его романе в 1912 году: "В Вашингтоне... я увидел, что у власти стоят всего несколько человек; все, находящиеся за пределами этого узкого круга, имеют очень мало значения. Я стремился проникнуть внутрь этого круга, а теперь я уже стараюсь не только быть в нем, но быть им самим... Президент попросил меня руководить его избирательной кампанией... он был выставлен кандидатом и переизбран подавляющим большинством голосов... а я оказался внутри волшебного круга и недалеко от дальнейшей цели — не иметь больше соперников... я затянул почти невидимую петлю вокруг людей, которая крепко их держала"). С такими амбициями Хауз вышел на политическую арену в Техасе: "Я начал сверху, а не снизу... обычно я делал номинальным главой кого-либо другого, чтобы мне не мешали работать те требования, которые предъявляются к председателю... Каждый председатель руководимой мной кампании наслаждался рекламой и аплодисментами в публике и в печати... после чего о них забывали в ходе нескольких месяцев... а когда начиналась новая избирательная кампания, публика и печать столь же охотно принимали новую подставную фигуру". Хауз использовал Техас, как начинающий артист использует провинцию. Он был столь успешным партийным организатором, что к концу столетия стал полновластным правителем штата, сидя ежедневно в кабинете губернатора (назначенного им и давно забытого) в правительственной резиденции; здесь он подбирал сенаторов и членов местного конгресса и выносил решения по докладам многочисленных чиновников, обычно осаждающих губернатора. Закончив свое провинциальное турне, он стал готовиться к завоеванию столицы. К 1900 году ему "надоело положение, занимавшееся мной в Техасе" и он "был готов заняться государственными делами". После нужной подготовки он начал в 1910 году, накануне Первой Мировой войны, подыскивать подходящего для демократической партии кандидата в Президенты". Так, в возрасте 50-ти лет, Хауз стал "president-maker". До того как автор этих строк прочел его "Частные заметки", он поражался необъяснимой осведомленности ведущего американского сиониста, раввина Стефена Уайза, который в 1910 г. заявил на собрании в штате Нью-Джерси буквально следующее: "Во вторник мистер Вудро Вильсон будет избран губернатором вашего штата; он не закончит срока губернаторской службы, т.к. в ноябре 1912 года он будет избран Президентом Соединенных Штатов; после этого его переизберут Президентом второй раз". Это было знанием хода будущих событий, какое мы находит в "Протоколах", у Льва Пинскера и Макса Нордау; дальнейшее расследование этой истории показывает, что раввин Уайз получил эти сведения от Хауза. Вильсон в это время явно был объектом внимательного изучения со стороны сговорившейся между собой группы неизвестных ни ему, ни другим лиц, поскольку ни раввин Уайз, ни Хауз никогда еще с ним не встречались. Тем не менее, как пишет биограф Хауза (Howden), этот последний "не сомневался в том, что нашел нужного человека, хотя он с ним еще никогда не встречался... (Хоуден цитирует далее самого Хауза:) Я остановился на Вудро Вильсоне... как на единственном... который во всех отношениях был пригоден для этого поста". Последующие слова самого, Хауза показывают, какие критерии при этом прилагались: "Беда с кандидатами в президенты заключается в том, что самого подходящего для этой должности невозможно провести в кандидаты, а если это и удастся, то его не выберут. Народ редко выбирает наилучших на этот пост, а поэтому приходится продвигать того, у кого более всего шансов быть избранным, в настоящее же время самым подходящим для этого представляется Вильсон" (это описание техники "выборов" находит подтверждение в романе Хауза, где также рисуются методы всесильной политической группы при подборе "своих креатур" в президенты). В лице раввина Стефена Уайза, родом как Герцль и Нордау из Будапешта (Stephen Wise, род. в 1874 г., сын раввина, наст. фамилия Weiss — прим. перев.), в группе лиц, тайно намечавших Вудро Вильсона в президенты, сионизм сочетался с мировой революцией. Он был главным организатором сионизма в Америке, что делало его довольно необычной фигурой среди американских евреев, не желавших в то время никакого сионизма и относившихся с подозрением и недоверием к "восточным евреям". Как писал сам Уайз, до 1900 г. сионизм в Америке был популярен только среди евреев-иммигрантов из России, привезших его из местечковых гетто; основная масса американских евреев была немецкого происхождения и не желала о сионизме и слышать. В 1900-1910 гг. прибыл миллион новых еврейских эмигрантов из России, ставших под сионистским руководством важной группой избирателей; отсюда и идет связь между Хаузом (его избирательная стратегия будет описана ниже) и раввином Уайзом. Хотя этот последний в то время вовсе не был представительной фигурой еврейства, будучи известен, главным образом, как агитатор по рабочему вопросу, однако именно он имел тайный доступ к власть имущим, которые внимали его советам, как Хаим Вейцман в Лондоне.*2 Насколько прочно эта закулисная группа держала в своих руках весь партийный избирательный аппарат, видно из того, что достаточно было Хаузу "частным порядком" решить, что следующим президентом будет Вудро Вильсон, как раввин Уайз объявил об этом открыто, добавив, что его изберут дважды. Раввину пришлось для этого перестроиться, поскольку до того он всегда поддерживал республиканскую партию; после того, как Хауз остановился на кандидатуре Вильсона, раввин переметнулся к демократической. Так сумбурные "революционные" идеи Хауза и вполне ясные сионистские идеи Уайза появились в трогательном единении на пороге Белого Дома. Между обеими царило полное сердечное согласие: как пишет Уайз, после выборов "мы получили горячую поддержку со стороны ближайшего друга Президента, полковника Хауза... (который), не только принял нашу цель близко к сердцу, но и был связующим звеном (liaison officer) между правительством Вильсона и сионистским движением". В тесной параллельности хода этих скрытых процессов в обеих странах, Америке и Англии, вряд ли могут быть сомнения. Секрет того, как Хауз мог управлять демократической партией, заключался в разработанной им стратегии, обеспечивавшей победы на выборах. Демократическая партия не была у власти уже почти 50-лет подряд, и он изобрел метод, позволявший выигрывать выборы почти с математической точностью. Применению планов Хауза демократическая партия была обязана своими победами в 1912 и 1916 годах, а также выборными победами Рузвельта и Трумана в 1932, 1936, 1940, 1944, и 1948 гг. Именно в этом избирательном плане, который в своем роде может быть назван гениальным, и заключался секрет не прекращавшегося влияния Хауза на политическую жизнь Америки; хотя его собственные политические идеи никогда не были ясно сформулированы и, к тому же, часто менялись, он создал великолепное орудие для проведения чужих идей. В основном, это был метод получения голосов новых иммигрантов из числа "иностранцев" в пользу демократической партии путем воздействия на их национальные и расовые чувства и особые эмоциональные реакции. Метод был разработан весьма детально и в нем чувствовалась рука мастера в этой особой области политических наук. Совершенно невероятным выглядит то, что Хауз не скрывая, опубликовал секрет этого метода, хотя и под псевдонимом, именно в том 1912 году, в котором избранный им Вудро Вильсон был официально проведен в кандидаты и действительно "избран". Даже его занятость в этом году не помешала Хаузу за один месяц написать роман под заглавием "Администратор Филипп Дрю" (это необычное слово напоминает нам те строки "Протоколов", где в английском переводе говорится об "администраторах, которых мы изберем..."). Глава "Как делают президентов", вне всяких сомнений не являющаяся вымыслом, превращает эту в остальном совершенно неудобочитаемую книгу в исторический документ первостепенного значения. В этой главе романа (напечатанного по настоянию неутомимого еврейского ментора Хауза, д-ра Сиднея Мезеса) обрисован американский сенатор по имени Сельвин, собирающийся "управлять страной твердой рукой, оставаясь невидимой направляющей силой". Сельвин, разумеется, — сам Хауз, который не мог удержаться от искушения дать ключ к распознанию самого себя и поэтому заставил "Сельвина" пригласить избранного им президента-марионетку (глава "Сельвин ищет кандидата") "поужинать со мной в моей квартире в Мендель Хаузе". Еще до этого приглашения Сельвин, при участии некоего "финансового жреца", Джона Тора, разработал "гнусный план", с помощью которого "сплоченная организация" могла, применяя "подлейшие методы обмана в том, что касалось ее истинных намерений, провести свою креатуру в Президенты". Финансирование этой мафии было очень простым: "Влияние Тора в коммерческих кругах Америки было абсолютным... Тор и Сельвин наметили добрую тысячу (миллионеров), каждый из которых должен был дать по десять тысяч долларов... Тор говорил каждому из них, что дело идет о процветании делового сообщества и что для этого нужны двадцать тысяч долларов; он, Тор, даст десять тысяч, а от другого требуются столько же... лишь немногие дельцы... не считали для себя счастьем быть вызванным Тором в Нью-Йорк и присоединиться к нему с завязанными глазами в деле охраны капитала". Деньги этого "фонда великой коррупции" были размещены Тором в различных банках, переведены Сельвином в другие банки, а оттуда в частный банк его зятя; "в результате общественность не могла ничего узнать ни о самом фонде, ни о его использовании". С помощью этой финансовой базы Сельвин выбирает свою "креатуру", некоего Рокланда (под этим именем скрывается, разумеется Вудро Вильсон), которому он говорит на ужине в Мендель Хаузе, что его обязанности как президента будут несколько расплывчатыми: "хотя конституция и дает президенту право управлять самостоятельно, но он не имеет морального права действовать против политической линии и традиций своей партии или же против советов партийного руководства, ибо страна и народ принимают кандидата, партию и партийных советников как одно целое, а не раздельно" (бросается в глаза сходство этих строк книги с соответственными указаниями "Протоколов" на "президентскую ответственность" и решающий авторитет их "советников"). Рокланд покорно принимает эти условия. После выборов, "опьяненный властью и угодничеством своих приспешников, Рокланд раз или два пытался проявить независимость, принимая важные решения без консультации с Сельвином; однако после резких нападок со стороны газет Сельвина... он не предпринимал дальнейших попыток проявить независимость. Он чувствовал себя совершенно беспомощным в сильных руках этого человека, и он действительно и был таковым". Любопытно сравнить эти строки в романе Хауза, написанном в 1912 г. до вступления Вильсона в должность президента, с тем, что Хауз писал в своих "Частных заметках" в 1926 г. о его отношениях с президентским кандидатом во время избирательной кампании. Хауз редактировал все речи кандидата, дав ему указание не слушаться ничьих иных советов, в ответ на что Вильсон признался ему в нарушении этих обязательств, обещав "не действовать самостоятельно в будущем". В романе Сельвин рассказывает Тору о попытке Рокланда вырваться из этой зависимости: "когда он рассказал, как Рокланд пытался освободиться и как он, будучи поставлен на свое место, корчился от унижения, оба они весело смеялись" (эта глава носит название "Ликующие заговорщики"). В другой главе говорится о том, каким образом было достигнуто избрание "креатуры". Метод, описанный в этой главе, превращает избирательную кампанию почти что в точную науку, и господствует с тех пор в организации выборов в Америке. Он основан на расчете, что 80 процентов избирателей при любых обстоятельствах отдадут свои голоса одной из соперничающих партий, разделившись примерно поровну, и что поэтому все усилия и денежные средства должны быть сконцентрированы на обработку остающихся "текучих двадцати процентов". Эти 20% подвергаются детальному анализу, пока не выделяется небольшой остаток, на обработку которого сосредоточиваются максимальные усилия. Устраняются ненужные затраты, вплоть до последнего цента и вся энергия освобождается в направлении небольшой группы избирателей, которые действительно могут повлиять на исход выборов. Этот метод столь способствовал "отклонению" хода событий в Америке и во всем мире в нужную кому-то сторону, что не мешает рассмотреть его более внимательно. Сельвин начинает кампанию по выдвижению кандидата в президенты с того, что сбрасывает со счета все штаты, в которых победа его или противной партии предрешена заранее. Это позволяет ему уделить все внимание двенадцати сомнительным штатам, от голосов которых будет зависеть исход выборов. Он делит эти штаты на группы по пять тысяч избирателей, прикрепляя к каждой из них по одному местному члену партии и одному представителю при центральной штаб-квартире. Далее он исходит из расчета, что из каждых пяти тысяч четыре, разделившись поровну, не изменят ни его, ни другой партии, что сужает его анализ до одной тысячи сомнительных избирателей в каждой пятитысячной группе в 12 штатах, на которых и нужно сосредоточиться. Задачей местного члена партии является сбор достоверных сведений об их "расе, религии, занятиях и прежних партийных связях", которые он должен сообщить прикрепленному к данной группе представителю центра для воздействия на каждого из этой тысячи посредством "литературы, убеждения или каким-либо более тонким способом". Эти два агента — один местный, второй из центра — обязаны были "обеспечить большинство в порученной им тысяче голосов". Избирательные воротилы другой партии рассылали вместо этого "тонны печатной бумаги в партийные центры штатов, откуда они распределялись по провинциальным организациям; там все это сваливалось в угол и давалось посетителям, если они об этом просили. Комитет Сельвина использовал только одну четверть этой массы материалов, но они отправлялись в запечатанном конверте и в сопровождении сердечного письма, непосредственно адресованного избирателю, еще не решившему, кому отдать свой голос. Оппозиция, тратя большие деньги, рассылала ораторов из одного конца страны в другой... Сельвин посылал людей в избирательные группы, чтобы лично убедить каждого из колеблющейся тысячи поддержать список Рокланда". Благодаря этому умелому методу анализа, исключения и концентрации, Рокланд в романе и Вильсон в действительности победили на выборах в 1912 г. Этот концентрированный призыв к "тысяче колеблющихся избирателей" был обращен в каждой такой группе к эмоциям "расы, веры и цвета кожи", и каждый объект внимания был намечен с учетом этих факторов. "Так победил Сельвин, а Рокланд стал краеугольным камнем строившегося им здания". Остальная часть романа не представляет интереса, но и она содержит несколько любопытных мест. Подзаголовок гласит: "История будущего: 1920-1935". Герой романа — Филипп Дрю, молодой воспитанник военного училища в Вест-Пойнте, увлекшийся идеями и избранный вождем негодующей толпой на митинге протеста после того, как заговор Сельвина с Тором стал достоянием гласности. Интересно то, каким образом эго произошло: в кабинете Тора имелся скрытый микрофон (вещь, мало известная в 1912 году, но столь же обычая в политике наших дней, как настольный календарь). Тор позабыл его выключить, и его "ликующий" разговор с Сельвином после избрания Рокланда стал известным его секретарше, которая сообщила эти сведения в печать; самым неправдоподобным во всей этой истории является то, что печать их опубликовала. Дрю собирает армию (вооруженную, как по волшебству, винтовками и артиллерией), разбивает правительственные войска в одном единственном сражении, занимает Вашингтон и объявляет себя "Администратором Республики". Его первым важным правительственным актом (как и президента Вильсона) является введение "прогрессивного подоходного налога, не исключающего ни одного дохода, каким бы он ни был" (Коммунистический Манифест Карла Маркса требовал введения "высокого прогрессивного налога", а Протоколы — "прогрессивного налога на собственность"). | |
Категория: Sion | Добавил: Bruder (14.07.2009) | |
Просмотров: 1506 | Рейтинг: 0.0/0 | |
Всего комментариев: 0 | |