Наше меню

Поиск

Разделы новостей

Duke [36]
Ford [19]
All [33]
Sion [72]

Друзья сайта

Главная » Статьи » In » Sion

s42


Глава 41
РЕВОЛЮЦИЯ РАСПРОСТРАНЯЕТСЯ

 
        Вторая Мировая война следовала гораздо ближе, чем первая, плану, намеченному «Протоколами» уже в 1902 г.  Вовлеченные в войну массы людей несли разрушение, гибель и месть друг другу не ради собственного спасения, а для дальнейших успехов тайного плана порабощения человечества под властью деспотического «мирового правительства». Цели войны, провозглашенные при ее начале («свобода», уничтожение «милитаризма», «нацизма», «фашизма», «тоталитарных диктатур» и т.д.) достигнуты не были; наоборот, территории, где господствовало тоталитарное рабство, значительно расширились.
          Ленин писал в свое время: «Мировая война (1914-1918 г.г.) приведет к установлению коммунизма в России; вторая война распространит его контроль на всю Европу, третья мировая война будет нужна для победы коммунизма во всем мире». Центральная фраза этого предсказания была подтверждена результатом Второй Мировой войны: революция продвинула свои границы до середины Европы, и этим получила возможность взять под свой военный контроль всю Европу, по крайней мере к началу любой третьей войны. Во время последней войны «премьеры-диктаторы», никому об этом официально не объявляя, создали постоянную должность «Верховного союзного главнокомандующего»; в 1956 году американский генерал Грюнтер, занимавший этот пост, заявил в интервью западно-германской газете: «Если дело вообще дойдет до сухопутной войны, то мы конечно недостаточно сильны, чтобы удержать настоящую линию фронта в Европе».
          К 1956 году западные народы были приучены почти ежедневными напоминаниями своих руководителей к мысли, что война с «Россией» неизбежна. К этому вела непрерывная цепь предыдущих событий: Третья Мировая война становилась неизбежной из-за тех результатов, к которым привела Вторая Мировая война.  Последние, в свою очередь, были достигнуты тем, что государственная политика и военные операции западных держав были переключены на разрушение национальных государств и всеобщее порабощение, а осуществление этих тайных целей стало возможным благодаря тому, что в прошлой главе было описано, как «захват Америки», сила и богатство США решили исход Второй Мировой войны, но они были использованы так, что угроза Третьей Мировой войны стала постоянной. Так история американского участия во Второй Мировой войне показала силу «чужеземной группы», захватившей власть в Вашингтоне, и придала современную реальность прощальной речи Джорджа Вашингтона, который, в свое время, сказал следующее: «Против коварных чужеземных влияний заклинаю вас верить мне, мои сограждане, что свободные люди должны ревниво сохранять свою бдительность, ибо история и опыт показывают, что чужеземное влияние — смертельный враг республиканского правления». Это было сказано в 1796 г., когда режим террора во Франции показал истинный характер революции, и когда впервые агенты этого заговора были обнаружены в Америке.
          Опубликованные исторические материалы о Второй Мировой войне показывают, что мировой заговор захватил власть над американской государственной политикой, направлял ход военных операций, мог использовать вооружение, экономику и финансы по своему усмотрению. Сознательные агенты заговора были многочисленны и занимали руководящие посты в государственном аппарате; однако, можно допустить, что среди ведущих политиков, подчинявшихся заговорщикам или поддерживавших их, многие могли и не знать, к чему неизбежно должны были в конечном результате привести их действия. Эта глава в истории американской республики охватывает три с половиной года, от Перл-Харбора до Ялты. Есть многозначительное сходство между вступлением Америки в войну в 1898 и 1941 годах. В обоих случаях была применена провокация с целью вызвать негодование толпы, облегчив тем самым «переубеждение» Конгресса к «общественного мнения». В 1898 году американский линейный корабль «Мэйн» был «затоплен испанской миной» в порту Гаванны, после чего Испании была объявлена война. Много лет спустя, когда «Мэйн» был поднят со дна моря, было установлено, что броня линкора была вывернута наружу силой взрыва, происшедшего внутри корабля. В 1941 году японский налет на Перл-Харбор, в т.н. «день вечного позора», позволил Президенту Рузвельту объявить всей стране, что неожиданное нападение поставило ее «в состояние войны». Позднейшие разоблачения показали, что правительство в Вашингтоне было задолго предупреждено о нападении, но не сообщило об этом защитникам Перл-Харбора. В обоих случаях позднейшие разоблачения были приняты «общественным мнением» с полной апатией, что не потеряло значения и в 1956 году, когда другой американский Президент публично поклялся, что он никогда не начнет войну «без санкции Конгресса», добавив однако, что американским войскам возможно придется вести «местные действия военного характера в порядке самозащиты» без парламентской санкции.
          Во время Первой Мировой войны Президент Вильсон был переизбран после данного им предвыборного обещания ни в коем случае не ввязываться в европейскую войну, объявив немедленно же после вторичного вступления в должность, что «состояние войны фактически существует». Во время Второй Мировой войны Рузвельт был переизбран в 1940 г. также после неоднократных официальных заверений, что «ваши сыновья не будут воевать ни в какой чужой войне». В его предвыборной программе была однако сделана оговорка: «Мы не пошлем наши армии, флот или воздушные силы воевать в чужие страны за пределами Америки, кроме как «если на нас нападут». Эти шесть последних слов были добавлены (по свидетельству одного из биографов Бернарда Баруха, некоего Розенблюма) «сенатором Джеймсом Ф. Бернсом, столь тесно связанным с Барухом, что часто было невозможно сказать, кому из них лично принадлежала какая-либо, поддерживаемая ими обоими идея».
          Значение этой оговорки стало ясным 7 декабря 1941 года, в день японского нападения на Перл-Харбор. За 12 дней до того, Военный Министр Генри Л. Стимсон, после правительственного совещания 25 ноября 1941 года, записал в своем дневнике: «Речь шла о том, как нам маневрировать, чтобы заставить японцев сделать первый выстрел, в то же время не подвергая себя слишком большой опасности; это будет трудной задачей». К предыстории этой записи относится, что уже 27 января 1941 года Посол США в Токио известил свое правительство, что «в случае возникновения конфликта между Соединенными Штатами и Японией, японцы намерены неожиданно напасть на Перл-Харбор». Далее советский шпион в Токио, Рихард Зорге сообщил Советскому правительству в октябре 1941 г., что «японцы намерены атаковать Перл-Харбор в течение ближайших 60-ти дней», получив ответ, что его информация передана Президенту Рузвельту (признание Зорге, напечатано в газете «New York Daily News» от 17 мая 1951 г.); 26 ноября 1941 г. правительство Рузвельта послало Японии фактический ультиматум; начиная с сентября 1941 года и до момента атаки, все японские сообщения, перехваченные и расшифрованные американской разведкой, неизменно указывали на предстоящее нападение на Перл-Харбор, но не были сообщены местному командованию; 1-го декабря 1941 г. начальник дальневосточного отдела Военно-морской разведки США составил донесение командующему Тихоокеанским флотом, что «начало войны между Японией и Соединенными Штатами предстоит в самое ближайшее время», однако оно было задержано высшим командованием; 5 декабря 1941 г. полковник Садтлер из Военной Службы Связи США на основе полученной им информации, составил телеграммы командующим: «Война с Японией предстоит немедленно; исключите все возможности второго Порт-Артура» (ссылка на неожиданное нападение японцев, начавшее русско-японскую войну), однако и эти телеграммы были задержаны. Японский ответ на ультиматум Рузвельта, равнозначный объявлению войны, был получен в Вашингтоне 6 декабря 1941 г., о чем командованию в Перл-Харбор не было сообщено ни слова; 7 декабря 1941 г. полдень в Перл-Харбор было наконец послано сообщение, гласившее: «Японцы послали нам сегодня, ноту, равнозначную ультиматуму... объявите состояние боевой тревоги», которое местные командующие в Перл-Харбор получили через 6-8 часов после японского нападения.  Опубликованная после войны документация показывает, что одна только американская база на Гавайских островах была оставлена без всяких сведений о неизбежном нападении, в результате которого погибли два линейных корабля, два эскадренных миноносца (не считая многих судов, выведенных из строя), 177 самолетов и 4575 убитых, раненых или пропавших без вести. Прямыми немедленным результатом Перл-Харбора была катастрофа, постигшая британский флот у малайских берегов, где были потоплены линкоры «Prince of Wales» и «Renown» с большими потерями в личном составе.
          Руководство, готовое вовлечь свою страну в войну путем облегчения вражеского нападения на нее, не может считаться ведущим эту войну в национальных интересах своего народа. Большинство американцев до сих пор еще не знают правды о Перл-Харборе — роковом начале, от которого непрерывная линия ведет к роковому концу. По вопросу о Перл-Харборе было восемь расследований; семь военных во время войны и одно в Конгрессе после ее окончания. Все они происходили в обстановке необходимости соблюдения военной тайны, а поэтому ни одно из них не было ни гласным, ни полным; более того, все они проводились под контролем той же политической партии, к которой принадлежал Президент США в дни Перл-Харбора. Все важнейшие факты (то, что Президент знал из перехваченных японских донесений по крайней мере за 2 месяца до того, что готовилось неожиданное нападение, и что это не было доведено до сведения командующих в Перл-Харборе) были замолчаны. Дневник Военного Министра (с упомянутой многозначительной записью) не был допущен, как доказательство, а сам Стимсон не получил вызова «по случаю нездоровья». Благодаря контролю над прессой, шестимесячное разбирательство было представлено общественности в нарочито запутанном виде.
          Однако трое военно-морских командующих, имевших непосредственное отношение к происшедшему, опубликовали книги с полным отчетом о событиях. Контр-адмирал Киммель, командующий Тихоокеанским флотом США в дни катастрофы, ссылается на слова одного из своих коллег-адмиралов, что «в план Президента Рузвельта входило, чтобы никакого предупреждения на Гавайские острова послано не было» и что «руководящие деятели в Вашингтоне, преднамеренно не уведомившие наши силы в Перл-Харбор об угрозе нападения, ни в коем случае не могут быть оправданы. Командующим в Перл-Харборе вообще не было сообщено об... американской ноте, врученной японскому послу 26 ноября 1941 г., которая фактически исключала возможность дальнейших переговоров и сделала войну в Тихом океане неизбежной...  Командующим флота и армии в районе Гавайских островов не было сделано даже намека о важнейших японских телеграммах, перехваченных, расшифрованных и сообщенных ответственным лицам в Вашингтоне 6 и 7 декабря 1941 года».
          Адмирал флота Халси (Halsey), бывший в описываемое время одним из трех старших начальников под командой адмирала Киммеля, пишет: «Данные нашей разведки говорили о вероятном нападении Японии на Филиппины, южные районы или Голландскую Ост-Индию. Хотя Перл-Харбор не исключался из обсуждения, однако все, о чем нам сообщали, указывало на другие возможные объекты атаки. Если бы мы знали, что японцы непрерывно собирают детальные сведения о точном расположении и передвижениях наших военных судов в Перл-Харбор (что явствовало из перехваченных донесений) мы, разумеется, сосредоточили бы наши усилия на подготовке отражения готовившегося нападения на Перл-Харбор».
          Контр-адмирал Теобальд, командир эскадры миноносцев в Перл-Харборе, писал в 1945 году: «Ссылки на секретность, которая якобы необходима при обсуждении государственной политики, если речь идет о том, чтобы происшедшее не повторилось в будущем, к данному случаю относиться не могут, поскольку в наш атомный век облегчение неожиданного вражеского нападения с целью спровоцировать начало войны немыслимо (адмирал, видимо, надеется на «немыслимость» подобного повторения)».  «Непреложным фактом в истинной истории Перл-Харбора» — добавляет он — «является неоднократное сокрытие от адмирала Киммеля и генерала Шорта» (морской и армейский командующие в Перл-Харборе, которых затем сделали "козлами отпущения" за катастрофу) важнейшей военной информации...  В истории еще не было случая, чтобы командующему не сообщали, что через несколько часов его страна вступит в войну, и что по всем данным его силы станут первым объектом неожиданного нападения вскоре после восхода солнца». Адмирал Теобальд цитирует показание адмирала Старка (Начальник военно-морского Генштаба в Вашингтоне, скрывший от адмирала Киммеля японское фактическое объявление войны), что все его действия совершались по приказу высшего руководства, «что могло указывать только на Президента Рузвельта. Самое невероятное из всего сделанного им в это время было утаивание военной информации от адмирала Киммеля».
          Адмирал флота Халси, в своей книге воспоминаний, вышедшей в 1953 г., назвал адмирала Киммеля и генерала Шорта «нашими военными мучениками».  Обоих заставили подать в отставку, чтобы скрыть от общественности, посреди военной суматохи и секретности, настоящих виновников катастрофы в Перл-Харборе: однако в том смысле, как это писал адмирал Халси, они были лишь первыми военными мучениками, открыв собою длинный ряд американских морских и армейских начальников, на которых обрушилось нечто совершенно новое, как в их собственной службе, так и в истории их страны. Им пришлось испытать опалу или увольнение, когда они стремились достигнуть победы наилучшими военными средствами или же возражали против стратегических планов сверху, явно уменьшавших шансы на скорую победу.  Им приходилось подчинять военные операции какому-то высшему плану, характер которого был им неизвестен, но который явно имел мало общего с победой в интересах страны, служить которой они считали с юных лет долгом своей военной карьеры.
          В чем заключался этот высший план, которому должны были служить военные усилия Америки от Перл-Харбора до Ялты и после нее? Ни в чем ином, как в осуществлении ленинского тезиса о «распространении» революции. Только в свете этого плана становятся объяснимыми события после вступления США в войну. Вступление Америки в Первую Мировую войну совпало с революцией в России, и «советник» Хауз немедленно предложил Президенту Вильсону «всеми средствами оказать финансовую, промышленную и моральную поддержку» новой русской «демократии». Во время Второй Мировой войны Гитлер напал на своего московского сотоварища по разделу Польши вскоре после переизбрания Рузвельта, и еще до Перл-Харбора Америка оказалась полностью в состоянии войны, поскольку «финансовая, промышленная и моральная» поддержка «новой демократии» в Москве, путем "ленд-лиза", была оказана в невиданных до того масштабах, поставив ресурсы Запада на службу революционному коммунистическому государству.
          В число трех форм поддержки революции в России, перечисленных Хаузом в 1917 г., входила «финансовая поддержка». Труднее всего ответить на вопрос, как велика была тогда эта финансовая поддержка. Множество книг упоминают о крупной помощи, оказанной русской революции «банкирскими домами Уолл-Стрита» и т.п., однако мы не находим возможным их цитировать из-за невозможности проверки; подобные трансакции и не поддаются проверке, т.к. они совершаются в обстановке полной секретности*1. Многозначительное указание содержится, однако, в письме самого Ленина Ангелике Балабановой (его представительнице в Стоктольме в то время, когда коммунизм еще только устанавливался в Москве): «Тратьте миллионы, десятки миллионов если нужно. В нашем распоряжении денег достаточно». Нет сомнений, во всяком случае, в оказании большевицким заговорщикам германской финансовой поддержки. В числе документов германского Министерства Иностранных Дел, захваченных союзниками в 1945 году, было донесение Статс-секретаря фон Кюльмана Императору Вильгельму, в котором говорилось: «Только после того, как большевики начали регулярно получать от нас денежные средства, по разным каналам и под разными этикетками, они смогли поставить на широкую ногу их главный орган «Правду», развить энергичную пропаганду и значительно расширить первоначально узкую базу их партии».  Разделяя иллюзии многих западных политиков последующего поколения, Статс-секретарь добавлял: «Несомненно в наших интересах использовать то время, пока они (большевики) находятся у власти, которое вероятно будет недолгим». На полях этого донесения неизвестной рукой была сделана пометка: «Не может быть речи о поддержке большевиков в будущем»; писавший явно не учел возможности привода в будущем к власти Гитлера.  В тех же германских документах имеется сообщение германского Посла в Копенгагене, графа Брокдорф-Ранцау, от августа 1915 г. по поводу деятельности «эксперта по русским делам», некоего д-ра Израиля (он же Александр) Лазаревича Гельфанда, помогавшего организовывать большевицкий заговор. В сообщении говорится: «Доктор Парвус (псевдоним Гельфанда) снабдил (большевицкую) организацию деньгами для покрытия расходов... даже люди, работающие в организации, не имеют понятия, что за этим стоит наше правительство». По оценке Гельфанда-Парвуса для «полной» организации революции требовалось около 20 миллионов рублей. Брокдорф-Ранцау получил указание из Берлина на выплату аванса, и к документам приложена расписка Гельфанда: «Получено от германского посольства в Копенгагене 29 декабря 1915 г. один миллион рублей в русских банкнотах для поддержки революционного движения в России. Подпись: А. Гельфанд» (Журнал Королевского Общества Международных Дел, Лондон, апрель 1956 г.).
          Во время Второй Мировой войны в подобной секретности в деле поддержки революции уже нужды не было. В июне 1942 г. ближайшее доверенное лицо Президента Рузвельта, очередной «советник» Гарри Гопкинс, выступал на большом собрании в Мэдисон Сквере в Нью-Йорке и, обращая свои слова к Советскому правительству, официально заявил: «Мы твердо решили, что ничто не остановит нас разделить с вами все, что мы имеем». Это полностью соответствовало распоряжению Президента всем военным учреждениям США от 7 марта 1942 г. (ставшему известным лишь много времени спустя) о том, что все военное снабжение должно в первую очередь передаваться Советскому Союзу, прежде всех других союзников и вооруженных сил Соединенных Штатов.  Глава американской Военной Миссии в Москве, генерал-майор Джон Р. Дин, описывает в опубликованной им в 1947 г. книге свои тщетные попытки задержать этот поток снабжения, отмечая, что этот приказ Рузвельта «был началом политики уступок России, принесшей нам много вреда, от которого мы не оправились до сих пор». Употребленное генералом Дином слово "уступки" представляется несоответствующим истинному положению вещей, поскольку речь шла о гораздо большем, а именно о целеустремленном способствовании увеличению военной и промышленной мощи революционного коммунистического государства после войны. Все данные свидетельствуют о том, что Рузвельт собирался оказывать революционному государству большую поддержку, чем всем остальным союзникам, свободным или находившимся тогда еще под властью врага: ясно также намерение Рузвельта поддерживать Советского захватчика польской территории и его полное безразличие к «освобождению» Польши и других побежденных Германией стран. Высокие идеалы, которыми приманивались западные народы, пока они не оказались полностью втянутыми в войну, были фактически оставлены и их место заняли сверх-национальные планы распространения революции, уничтожения национальных государств и создания мирового правительства (автор этих строк начал писать об этом в 1942 г., после чего немедленно последовало его вытеснение из области журналистики, хотя до того он был одним из наиболее известных и высоко оплачиваемых корреспондентов мировой печати).
          Политика поддержки революционного коммунистического государства в 1941 году должна была повлечь за собой гораздо более серьезные последствия, чем в 1917 г., когда американская помощь могла способствовать установлению коммунизма в одной только России. В 1941 г. положение было совершенно иным, коммунизм давно уже был прочно установлен. Поддержка в безграничном объеме, обещанная Гопкинсом, неизбежно должна была повести к его дальнейшему «распространению», в соответствии с тезисами Ленина. Так и случилось: поддержка была столь щедрой, что она позволила коммунизму распространиться на громадную территорию и в то же время подготовиться к следующей войне; перспектива же этой третьей войны, возникшая сразу после окончания второй, была затем изображена западной общественности, как результат «вероломства» Советов.
          Ценности, переданные Америкой революционному коммунистическому государству, превышают человеческое воображение. Избранный в 1932 году под лозунгом «борьбы с дефицитом», Президент Рузвельт растратил в течение 12 лет больше государственных средств, чем все американские Президенты вместе взятые до него, с безответственностью неограниченного диктатора. Сегодня, через 11 лет после его смерти (написано в 1956 г. — прим. перев.) государственные расходы Америки все еще стоят выше понимания любой экономической академии, представляя собой пирамиды нулей с затерявшимися среди них единицами. На этом усеянном нулями, как звездами, небосклоне даже цифры рузвельтовского "ленд-лиза", «одолженного» революционному государству, могут показаться незначительными: 9 миллиардов 500 миллионов долларов. Однако, целые армады судов перевозили в СССР не бумажные деньги, а вооружения и товары на эту потрясающую сумму, теоретически в счет позднейшей уплаты; фактически имел место перевоз народного богатства в гигантских масштабах; немногими десятилетиями раньше несколько вновь созданных государств могли бы построить на этом свой бюджет, без малейших опасений за будущее. Этот поток народных средств направлялся одним единственным лицом, о котором его официальный биограф (Роберт Шервуд) пишет, что «он был вторым по значению человеком в Соединенных Штатах».  Другими словами, до тех пор почти никому неизвестный Гарри Гопкинс сыграл роль неограниченного монарха в распределении военных материалов, ту самую роль, которая в 1917 году принадлежала Бернарду Баруху.  Этому же последнему принадлежала во время Первой Мировой войны и сама идея назначения «одного лица» — разумеется, его самого — в качестве полновластного «администратора» всемогущею Ведомства Военной Промышленности (War Industries Board), чего Барух настойчиво требовал уже в 1916 г., т.е. задолго до вступления США в войну. Это Ведомство было создано после вступления Америки в войну на базе прежней «Совещательной комиссии» при «Оборонном совете» в Правительстве.
          История назначения Гопкинса на аналогичный пост во Второй Мировой войне весьма интересна в том смысле, что она показывает могущество и методы непосредственного окружения американских Президентов во время обеих Мировых войн. Назначенный в 1919 г. т.н. Следственный комитет Конгресса США под председательством Вильяма Дж. Граама пришел к заключению, что «совещательная комиссия», породившая в 1918 г. Ведомство Военной Промышленности, «действовала, как скрытое правительство Соединенных Штатов... Комиссия из семи лиц, назначенных Президентом, выработала целую систему военных закупок, организовала цензуру печати, установила контроль за снабжением населения пищевыми продуктами... одним словом, вырабатывала практически все без исключения военные мероприятия, которые впоследствии проводились Конгрессом, как законы, и все это делалось за закрытыми дверьми за недели и даже за месяцы до того, как Конгресс Соединенных Штатов объявил войну Германии... Не было ни одного проведенного впоследствии закона военного времени, который не был бы еще до фактического объявления войны обсужден и утвержден этой Совещательной Комиссией».
          Сам Барух, отвечая на вопросы Следственного комитета Конгресса на тему о «единоличном администрировании» военного времени, установленном им же самим, показал: «Мне принадлежало окончательное решение, кому что давать... пойдет ли снабжение армии или флоту... железным дорогам, или союзникам, получит ли паровозы генерал Алленби, или же они будут отправлены в Россию или Францию... Я имел больше власти, чем кто-либо другой...».  По-видимому под впечатлением Первой Мировой войны были написаны слова Черчилля, обращенные к Баруху в 1939 г.: «Приближается война... Вы будете там командовать парадом...». Полноту власти Баруха во время Первой Мировой войны показывают события 1919 года (по окончании войны), когда Президента Вильсона привезли из Европы обратно в Америку в состоянии полной неработоспособности. Барух «стал одним из членов группы, которая выносила решения во время болезни Президента» (Розенблюм, см. библиографию). Эту группу называли не иначе, как «регентский совет», и когда главный член кабинета заболевшего Президента, Государственный Секретарь (Министр иностранных дел) Роберт Лансин по собственной инициативе созвал заседание Совета Министров, больной Президент уволил его. В дальнейшем Президент порвал отношения и со многими другими своими сотрудниками, включая полковника Хауза, однако «за Баруха Вильсон держался до последнего».
          Во время Второй Мировой войны, Президент Рузвельт, идя по стопам Вильсона, создал «Совет Обороны» с такой же «Совещательной Комиссией» (1940), а в 1942 году реорганизовал ее в Ведомство военного производства, соответствовавшего аналогичной организации 1918 года. Тот же Бернард Барух снова посоветовал поставить эту всемогущую организацию под власть одного лица, но случилось так, что этим лицом оказался не он сам. Его биограф Розенблюм пишет, что Барух был этим весьма разочарован, но этому необязательно верить. Редкие ссылки на Баруха в этой книге не показывают всей полноты его влияния. Все наиболее осведомленные люди, известные автору этих строк, всегда считали, что он обладал большей властью, чем любое другое лицо в окружении американских Президентов на протяжении более чем 40 лет и что он пользуется ей и до настоящего времени (родившись в 1870 г., Бернард Барух умер в 1965 г. — прим. перев.).  Его биограф сообщает, что он был непрерывным "советником" всех американских Президентов (включая трех от республиканской партии, избранных в 1920, 1924 и 1928 г.г.) начиная от Президента Вильсона;  в биографии издания 1952 г. Розенблюм предсказал, что Барух будет «советником» и у президента Эйзенхауэра и даже указал, каковы будут его «советы». Истинное место Баруха в этой истории будет показано позднее при описании его весьма знаменательного, первого открытого выступления.
          Хотя Барух и правильно охарактеризовал самого себя, как наиболее влиятельного человека в мире в 1917-18 г.г., однако его возможности руководить событиями и перекраивать карты мира были тогда значительно меньше, чем у людей, занимавших аналогичное положение во время Второй Мировой войны, по той причине, что в «решения, кому что давать» теперь было включено и революционное коммунистическое государство, ставшее мощной военной силой с явными и обширными территориальными целями. Даже Ведомство военного производства отошло на второй план, как только было создано «Управление ленд-лизом», а Гарри Гопкинс назначен его «администратором», а заодно и Председателем «Советского протокольного комитета» с правом определять квоты снабжения для отправки в Россию.  С этого момента судьба и будущее Запада оказались в руках человека, которого в политических кругах называли «попрыгунчиком Гарри» («Harry the Hop» — английская игра слов от фамилии Hopkins: «Hop» означает «прыгать» — прим. перев.).  Гопкинс мог занимать столь высокое положение только в нашем столетии;  в нормальные времена правильно информированное общественное мнение никогда бы этого не допустило, поскольку никаких способностей к ведению сколько-нибудь важных дел у него не было, и меньше всего в области международных отношений.  Даже его биограф, весьма симпатизирующий своему соседу по Белому Дому (в аристократических покоях которого Гопкинс, по собственному признанию, как-то с успехом сыграл роль сводника для прибывшего с официальным визитом Молотова, подставив ему соответственное «знакомство»), удивляется, как этот субъект, «столь темного происхождения и так мало подготовленный к большой ответственности», мог стать «особым советником Президента».
          Что касается именно этого вопроса, то сегодняшнему историку уже невозможно выяснить, кто именно «избрал» мистера Гопкинса для этой роли. Известно, однако, что в дни своей молодости Гопкинс был увлечен теми же идеями («Луи Блана и революционеров 1848 года») как и мистер Хауз в свои юные годы в Техасе. Его профессорами были социалист-фабианец в Лондоне (учивший, что национальные государства должны раствориться в «Соединенных Штатах Мира») и еврей русско-австрийского происхождения, ученик и поклонник Толстого.  Перед нами снова любопытный пример передачи «идей» из поколения в поколение закулисных «советников». Судя по всему, это были единственные качества, позволяющие его биографу Шервуду назвать его «неизбежным фаворитом Рузвельта». Раньше он был известен как политический попрошайка и холуй у богатых, умевший «устраивать» нужных лиц. Оксфордский университет присудил ему докторскую степень, вероятно наименее заслуженную во всей истории этого почтенного заведения, а неприличные отзывы о нем в военных мемуарах Черчилля мало приятны для чтения.
          Заняв место Председателя «советского протокольного комитета» при Рузвельте, Гопкинс столкнулся там с некоторыми его членами, весьма скептически оценивавшими политику безоговорочного откармливания коммунистического государства. Скептикам им было в 1942 г. дано следующее повелительное распоряжение: «Соединенные Штаты делают (в данном случае) то, чего они не стали бы делать для других союзных наций, не получив от них необходимых данных. Решение действовать, не имея полных данных, было принято... после должного обсуждения... В настоящее время эта политика проводится безоговорочно, хотя многие постоянно требуют ее пересмотра. Предлагается в будущем оставлять эти требовании без внимания».
          Так мы видим, что, с помощью м-ра Гопкинса, революционное коммунистическое государство также стало «неизбежным фаворитом Рузвельта». В его цитированном выше распоряжений видна тайна, на которую мы уже обращали внимание в вопросе британских Министров и сионизма: «политика» была «решена» заранее и не подлежала изменению. Кто именно «решал» ее, и кто постановил, что она "не может быть пересмотрена ни при каких обстоятельствах", остается секретом г-на Гопкинса, и все это снова делалось «за закрытыми дверьми», в тайне от проливавшего свою кровь народа. Напрасно лидер республиканцев сенатор Роберт Тафт пытался протестовать против того, что он ясно видел: «Как может кто-либо поверить в то, что Россия борется за демократические принципы... чтобы распространить наши свободы на весь мир, мы собираемся посылать самолеты и танки коммунистической России, но ведь ни одна страна не несет большей ответственности за настоящую войну и германскую агрессию». Против сенатора Тафта немедленно была поднята яростная кампания в печати, продолжавшаяся до самой его смерти. Сегодняшняя карта мира и международное положение полностью подтверждают правоту его предостережений. Из вышеприведенного распоряжения Гопкинса ясно видно, что исход войны был решен этими закулисным действиями в 1942 г. и даже еще ранее.
          Из числа упомянутых Тафтом самолетов и танков, Советам были подарены 15.000 одних и 7.000 других. Далее, им был поставлен целый военный флот из 581 корабля; через много лет 127 судов были возвращены, а в 1956 году Советское правительство предложило уплатить еще за 31 судно; остальные суда, общим числом свыше 300, были объявлены потерянными, потопленными или несудоходными. Советам был также поставлен целый торговый флот. Все это составляло только малую часть переданного Советам американского народного достояния. Правительство США никогда не сообщало подробностей этих поставок. Тем что они вообще стали известны, как и то, что большая часть поставок заведомо предназначалась для усиления военно-промышленного потенциала революционного коммунистического государства по окончании войны, мы обязаны одной из тех случайностей, которые помогают историку, хотя зависимое положение печати не допускает того, чтобы они стали известны широким массам, а потому они и не в состоянии способствовать исправлению создавшегося положения.
          В мае 1942 г. некий капитан Джордж Р. Джордан начал свою службу в большом Нью-Аркском аэропорту в штате Нью-Джерси. Он был призванным из запаса офицером Первой Мировой войны и не забыл доброго совета, данного ему сержантом в Техасе в 1917 году при начале службы: «Держи глаза и уши открытыми, пасть закрытой, и записывай все, что видишь». Последние слова, по мнению автора этих строк подарили потомству самую удивительную книгу из всех написанных о Второй Мировой войне.

 
[... Назад]      [ОГЛАВЛЕНИЕ]      [Далее ...]
Категория: Sion | Добавил: Bruder (14.07.2009)
Просмотров: 1253 | Рейтинг: 0.0/0 |
Всего комментариев: 0
Добавлять комментарии могут только зарегистрированные пользователи.
[ Регистрация | Вход ]
Каталог+поисковая система Русский Топ

Каталог Ресурсов Интернет ПетербургПетербург