Приветствую Вас Гость!
Книга Кагала
Книга Кагала
Друзья сайта
| Главная » Статьи » In » Sion |
s58
Глава 45 Первые 50 лет нашего «еврейского века» (написано в 1955 г. — прим. перев.) естественно возымели свое действие на еврейскую душу, снова приведенную в состояние бурного беспокойства. Они превратили в шовинистов множество евреев, которые 150 лет тому назад, казалось бы, готовы были слиться с остальным человечеством. Теперь они снова в плену, — и многочисленные «пленения» евреев всегда были таковыми у их же старейшин с их догмами об избранности, а вовсе не у чужеземных поработителей. В сионистском плену и под кнутом старейшин их превратили в самую разрушительную силу во всей известной нам истории. История нашего века, его войн и революций, как и будущей развязки, определяется талмудистским шовинизмом с его корнями во Второзаконии. Само слово «шовинизм» означает преувеличенно разгоревшиеся национальные страсти; Николай Шовен (Chauvin) был наполеоновским офицером, обожавшим своего Императора со столь напыщенной и необузданной преданностью, что это компрометировало патриотизм даже в эпоху его наибольшего подъема и популярности. Тем не менее, даже этот термин недостаточен для описания воздействия талмудического сионизма на еврейскую душу; нет иного слова, как «талмудизм», чтобы охарактеризовать это единственное в своем роде и совершенно безграничное неистовство. В 1933 г. уже неоднократно цитировавшийся нами Бернард Дж. Браун писал: «Сознательно быть евреем — самый низменный вид шовинизма, ибо это — единственный шовинизм, основанный на совершенно ложных предпосылках». Эти предпосылки исходят из Талмуда-Торы; а именно, что Бог обещал определенному племени неограниченное господство над всеми остальными порабощенными им же народами мира, а также исключительное наследие загробной жизни в обмен за точное соблюдение «закона», основанного на кровавых жертвоприношениях и уничтожении или порабощении «меньших» народов, поставленных вне этого закона. Независимо от того, является ли талмудистский или сионистский шовинизм (автор полагает, что любой из этих терминов более правилен, нежели «еврейский шовинизм» господина Брауна) действительно «самым низменным видом шовинизма», последние 50 лет (и еще более, последние 90 лет — прим. перев.) показали, что он представляет собой наиболее неистовую и насильственную его форму, которой до того не знало человечество. Его воздействие на еврейскую психику видно в совершенно новом тоне еврейской литературы в наши дни. Прежде чем привести примеры, мы покажем его различное воздействие на два поколения в одной и той же еврейской семье: на отца и на сына. Генри Моргентау-старший был весьма уважаемым американским евреем и Послом этой страны в Турции. Его можно считать продуктом еврейской эмансипации в 19-ом столетии; он был тем, чем могли бы стать евреи сегодня, если бы не было талмудистского шовинизма. Ему принадлежат слова: «Сионизм — громаднейшее заблуждение в еврейской истории. Я утверждаю, что он в принципе ложен и духовно выхолощен. Сионизм — это предательство... восточно-европейская идея, которую переняли здесь американские евреи... Если они будут иметь успех, то евреи Америки потеряют все, что они получили от свободы, равенства и братства. Я не позволяю называть меня сионистом, я — американец». В следующем поколении имя его сына, Генри Моргентау-младшего, оказалось неразрывно связанным с основанием сионистского государства («громаднейшее заблуждение» в глазах его отца) и с талмудистской местью в Европе. В конечном итоге сын может оказаться одним из тех, кто несет наибольшую ответственность за последствия, которых так боялся отец. Хаим Вейцман свидетельствует о решающей роли, сыгранной Моргентау-младшим в закулисной драме в Нью-Йорке, завершившейся насильственным созданием сионистского государства и «признанием» его со стороны американского Президента. В Европе он был инициатором раздела континента (с помощью «плана Моргентау») и способствовал распространению революции вплоть до центральной Европы. Некоторые части этого «плана» (парафированного гг. Рузвельтом и Черчиллем, которые оба "отказались" от него, когда дело уже совершилось) имеют особое значение, а именно те из них, которые требуют, чтобы «все промышленные предприятия и оборудование, не уничтоженные во время военных действий (в Германии), были... полностью уничтожены... а все шахты и рудники разрушены». Трудно найти иной источник этой варварской идеи «полнейшего разрушения», кроме как Талмуд и Тору, где оно подается как «Божий закон». Мы уже показали, что и само сионистское государство было основано на преступлении «полнейшего разрушения», другими словами на буквальном «исполнении» этого закона, Дейр-Ясине. Не будь сионистского шовинизма и западных политиканов, служивших его «администраторами», сын мог бы стать тем, кем был его отец, и этот наглядный пример иллюстрирует то, что произошло с громадным количеством евреев, и изменения, происшедшие в еврейской душе. Если столь именитые евреи пошли на такое дело и смогли обеспечить ему поддержку американских Президентов и британских Премьер-министров, то рядовым евреям не оставалось ничего иного, как бежать за ними. Эта общая тенденция находит свое отражение в литературе талмудистского шовинизма, распространяющейся во все большем количестве. Вплоть до середины 19-го века специальная еврейская литература была малочисленна: ее писали для отделившихся от прочего мира закрытых общин, и читали там же. В обычной книготорговле еврейским авторам принадлежало место, примерно соответствовавшее их доле в общем населении, что было вполне нормальным, а в своих произведениях они как правило вовсе не выступали как «евреи» и не придерживались исключительно еврейских тем. Они писали для широкой массы читателей, избегая шовинистических призывов к еврейству, как и всего, что не-евреи могли бы посчитать богохульством, подстрекательством, непристойностью или клеветой. Изменения, происшедшие в 20-ом столетии, в равной степени отражают как распространение талмудистского шовинизма, так и вынужденное подчинение ему всей не-еврейской массы населения. Если сосчитать в наше время все книги на еврейские темы, написанные как евреями, так и не-евреями, то, если исключить романы, они составят самый многочисленный раздел в западной литературе, а изменения в тоне и уровне необычайно велики. Это совершалось постепенно, а поскольку всякая критика в наше время запрещена как «антисемитизм», широкие массы не осознали происшедших перемен. Они видны из простого сравнения: значительная часть того, что содержится сегодня в литературе талмудистского шовинизма (ниже даются несколько примеров), в начале века не могло бы быть вообще напечатано, будучи нарушением общепринятых норм приличия. Боязнь разноса со стороны критики и читателей не позволила бы ни одному издателю опубликовать многие из этих произведений, или же, во всяком случае, заставила бы их исключить из текста наиболее скандальные пассажи. Отправным пунктом этого процесса, который можно было бы охарактеризовать как вырождение еврейства, было появление в 1895 г. книги Макса Нордау именно под этим заглавием «Вырождение», задавшим тон для всего последующего хора. Фактически, эта книга была призвана засвидетельствовать не-евреям, что все они — дегенераты и от нее были в восторге все «либералы» конца века, в кругах которых поток последовавшей за этим литературы того же сорта неизменно продолжал пользоваться успехом. Само собой разумеется, что о еврейском вырождении в этой книге не могло быть и речи, и для автора таким вырождением могла бы быть одна лишь оппозиция сионизму; как известно, он был правой рукой Герцля и это он предсказал на сионистском конгрессе после смерти Герцля будущую мировую войну и роль, которую сыграет Англия в создании «еврейского очага». Книга «Вырождение» представляла интерес как по теме, так и по времени ее появления; она появилась в том же году, что и «Еврейское государство» Герцля, и этот же год был годом первого революционного взрыва в России (автор вероятно имеет в виду 1905 г., ошибаясь на 10 лет — прим. перев.). Не забудем, что как революция, так и сионизм являются существенной частью талмудистской концепции Второзакония, и, как это стремился доказать автор этих строк, оба движения развивались под талмудистским руководством. «Вырождение» положило начало наводнению Запада литературой талмудистского шовинизма. Примером нашего времени является книга некоего Теодора Кауфмана, «Германия должна погибнуть», вышедшая в Нью-Йорке в 1941 году, когда Гитлер и Сталин перестали быть друзьями, и Америка вступила в войну. Кауфман требовал уничтожения немецкого народа в буквальном смысле Талмуда и Торы. Это уничтожение должно было быть достигнуто путем стерилизации всех немцев — мужчин до 60 лет, женщин до 45 лет - в течение трех лет по окончании войны, причем границы Германии на этот срок должны были быть наглухо закрыты, а ее территория затем поделена между другими народами, т.ч. она исчезла бы с географической карты вместе со всем своим населением. Г-н Кауфман подсчитал, что, по прекращении рождаемости в результате стерилизации, нормальная смертность уничтожила бы германскую расу в течение 50-60 лет. Трудно сомневаться в том, что общественное отвращение к подобного рода бредовым идеям отпугнуло бы любого издателя от публикации такой книги во время Первой Мировой войны или в любое время с тех пор, как было изобретено книгопечатание. В 1941 году эта книга вышла с похвальными отзывами о ней в двух ведущих американских газетах (обе, разумеется, находятся в еврейских руках): «Нью-Йорк Таймс» охарактеризовал предложения Кауфмана, как «план к достижению постоянного мира межу культурными нациями»; «Вашингтон Пост» назвала их «интересно поданной, весьма стимулирующей теорией». Планы Кауфмана были наиболее талмудистскими из всего, что автору удалось обнаружить в этой области, но их духом напитаны многие другие книги. Ненависть была направлена отнюдь не против одних только немцев; в других случаях это были арабы, а одно время и англичане, как раньше та же ненависть направлялась против испанцев, русских, поляков и прочих. В этом не было ничего личного; будучи конечным продуктом талмудистского учения, эта ненависть равномерно распределялась против всего нееврейского, направляясь то на одного символического врага, то на другого в этом мире, в котором, согласно левитскому «закону», все были врагами. Стремительное нарастание и открытое высказывание этого неистового бреда, не сдерживаемого более соображениями общепринятых норм, объясняют критику, неоднократно выражавшуюся еврейскими писателями, как-то Брауном в 1933 году, раввином Эльмером Бергером в 40-х и Альфредом Лилиенталем в 50-х годах. Их опасения и критика были вполне оправданы отражением этой ненависти в еврейском печатном слове. В одной книге за другой копающиеся в психологии еврейские писатели анализировали «еврейскую душу», неизменно кончая выражением презрения или ненависти по отношению то одной, то другой группы не-евреев в самых шовинистических формулировках. Известный еврейский писатель Артур Кестлер, описывая этот свой анализ иудаизма, писал: «Самым поразительным открытием было, что легенда об «избранном народе» понимается правоверными евреями совершенно буквально. Протестуя против расовой дискриминации, они тут же подчеркивают свое собственное расовое превосходство, основанное на договоре Иакова с Богом». Однако, воздействие этого «поразительного открытия» именно на эту конкретную еврейскую душу оказалось довольно неожиданным: «Чем больше я знакомлюсь с иудаизмом, тем большую горечь я испытываю, и тем более ярым сионистом я становлюсь». Вероятный повод (трудно употребить термин «причины» в отношении столь нелогичной реакции) странного воздействия на г-на Кестлера им же самим признанного еврейского расизма, нетерпимости и высокомерия следует искать на двухстах страницах его жалоб на преследование евреев в Европе и их изгнание оттуда. Его искание справедливости не распространяется, однако, на арабов, которые, по его мнению, заслужили свое, ибо он описывает арабскую семью (подвергшуюся преследованиям и изгнанию со стороны сионистов в Палестине) следующими словами, явно полным презрения: «Старуха идет впереди, ведя на поводу осла, на котором сидит ее старик... погруженный в печальные мысли об упущенной возможности переспать со своим младшим внуком». Другими словами, если страдающей стороной не являются евреи, то преследование и изгнание представляются вполне допустимыми, тем более если речь идет о существах с подобного рода низменной психологией. Перемены в тоне и принятых нормах приличия в еврейской литературе нашего времени могут быть далее прослежены в писаниях уже цитированного нами г. Бен Хехта, сожалевшего о том, что Иисус не был превращен в мясной фарш, вместо того, чтобы быть удостоенным распятия, поскольку в этом случае христианство вряд ли смогло бы появиться на свете. Трудно представить себе, чтобы какой-либо издатель или какая-либо газета прежних времен позволили себе напечатать подобного рода мерзости, единственной целью которых является грязнейшее оскорбление религиозных чувств большей части цивилизованного человечества. Тот же самый Хехт писал также, что «в течение сорока лет я жил в этой стране (т.е. в Америке), не встречая антисемитизма и даже отдаленно не размышляя о его существовании». Логическим выводом из этого было бы, что г. Хехт не испытывал желания проживать где бы то ни было в другом месте. Тем не менее, когда готовилось создание сионистского государства, он писал, что каждый раз, когда в Палестине убивают британского солдата, «американские евреи празднуют это в своем сердце». Глубокое, хотя и мало вразумительное понимание изменений в еврейской душе в нашем столетии дают также книги некоего г-на Мейера Левина, в которых, по мнению автора, тоже содержатся вещи, в другие времена считавшиеся непечатными. Его произведение «В поисках» (In Search) показывает, что имел в виду упоминавшийся нами Сильвен Леви на Версальской конференции в 1919 г., говоря о «взрывных тенденциях» восточного еврейства. Г-н Левин родился в Америке, его родители были иммигрантами из восточной Европы, и его с детства воспитали в ненависти к русским и полякам. Похоже, что и в «новой стране», где он родился и вырос, он нашел мало хорошего для себя, занимаясь уже в ранней молодости подрывной агитацией среди рабочих в Чикаго. Он описывает, как он провел полжизни в мучительных попытках поочередно то отделаться от своего еврейства, то вновь к нему приобщиться. Если евреи в самом деле считают себя совершенно отличными от всего прочего человечества, то г-н Левин показывает читателю его книг, что это убеждение — продукт навязчивого, почти мистического извращения. По его собственным словам, он беспрестанно задавал себе вопросы, «кто я такой?» и «что я здесь делаю?», и он утверждает, что «евреи повсюду задают себе те же самые вопросы». Далее он рассказывает о некоторых открытиях, к которым его привели эти попытки самоанализа. Описывая дело убийц Леопольда и Леба в Чикаго (двое молодых евреев из богатых семей изуродовали и убили маленького мальчика, тоже еврея, по крайне патологическим мотивам), он пишет: «Я полагаю, что помимо ужаса, внушаемого этим делом, ужаса сознавать, что в человеческих существах могут быть мотивы убивать, помимо простых мотивов похоти, жадности или ненависти, помимо всего этого я испытывал некое подавленное чувство гордости за блестящие способности этих двух юношей, симпатию к ним за то, что они стали рабами своего чисто интеллектуального любопытства, гордость за то, что и этот совершенно новый уровень преступления, даже и он смог быть достигнут евреями. Помимо испытанного также и мной модного увлечения «страстью к новому опыту», и в состоянии некоего странного благоговения, я чувствовал, что вполне их понимаю, и что именно я, будучи также молодым, интеллигентным евреем, был с ними в духовном родстве». В другой раз он описывает свою роль (он называет себя при этом «добровольным помощником», но правильнее было бы охарактеризовать его как агитатора) в забастовке рабочих-литейщиков в Чикаго в 1937 г., вызвавшей столкновения с полицией, причем несколько рабочих были убиты. «Добровольный помощник», г-н Левин, «оказался в рядах» демонстрации забастовщиков и «удирал вместе с другими», когда началась стрельба. Он не был ни литейщиком, ни забастовщиком, а затем он и другие лица очевидно также «добровольные помощники», организовали массовый митинг, во время которого он показывал толпе диапозитивы газетных фотографий, подписи которых были им вырезаны, поскольку они не имели ни малейшего отношения к происходившим событиям. Показывая фотографии, он сопровождал их комментариями, рассчитанными на то, чтобы возбудить толпу, не имевшую представления о том, о чем в действительности шла речь на показанных снимках. Он пишет: «Поднялся такой рев, что мне казалось будто вся огромная аудитория превратилась в котел кипящей ярости, готовый опрокинуться на меня... Я чувствовал, что никогда не смогу обуздать разъяренную толпу, что она прорвется сквозь двери, вырвется наружу и разнесет и сожжет здание Городского Совета — так она была разъярена показанными мной картинками. В этот момент я испытал чувство опасности власти, сознавая, что лишь немногие дальнейшие слова могли бы развязать такое насилие, которое превзошло бы все до тех пор виденное... Если я порой и чувствовал себя непричастным ко всему этому, в качестве постороннего, художника и еврея, то тем не менее я ясно ощущал, что существует также всеобщий, мировой порыв возмущения. Я осознал, что вероятно одной из причин склонности евреев к социальному реформизму было чувство необходимости слиться с этими движениями, которые включали в себя также и еврейские проблемы». Непредвзятому читателю не остается, читая эти небезынтересные излияния, иного, как вспомнить написанное г. Морисом Самюэлем в 1924 г. то ли в качестве жалобы, то ли как угроза: «Мы евреи — разрушители, и навсегда останемся разрушителями». Похоже, что только в качестве подстрекателя других г.Левин — по его словам «посторонний» — чувствовал себя причастным ко всему этому, включавшему в себя также и его «проблемы». Подстрекательство не рассуждающей, глупой «черни» является темой, которая красной нитью проходит через все «Протоколы» 1902 года. В цитированном нами отрывке Левин признает сам, что только как подстрекатель толпы он мог чувствовать себя частью всего человечества. Его психология не изменилась и в последующие годы, а что касается сионизма, то в годы его юности он был в Америке почти неизвестен, в 1925 же году, когда ему исполнилось 20 лет, он все еще был «вопросом, едва доходившим до сознания евреев, родившихся в Америке... им занимались одни только бородачи со старой родины, а если американского еврея и случалось затащить на собрание сионистов, то он находил, что выступавшие говорили с русским акцентом или же просто переходили на «идиш». Моя собственная семья к этому движению никакого интереса не испытывала». Другими словами, как и на примере обоих Моргентау, отца и сына, перемена произошла на протяжении одного поколения. Родители г-на Левина, прибывшие из страны, где их якобы «преследовали», были вполне довольны той страной, в которой они процветали. Сын, однако, доволен не был. Вскоре его понесло в Палестину, где он воспылал ненавистью к арабам, о которых он в дни своей юности даже и не слышал. Как об остроумной шутке он пишет о маленьком инциденте в сионистском поселении, где работавший в поле араб почтительно обратился с просьбой дать ему глоток воды; г-н Левин и его приятели указали ему на бочку, из которой араб с благодарностью стал пить под их смех: в бочке была вода для лошадей. Десять лет спустя он был в Германии, принимая участие в разгулявшейся там талмудистской мести. Он был всего лишь американским газетным корреспондентом, и он описывает, как он с другим евреем-корреспондентом разъезжали по Германии в качестве «победителей», вооруженные (нелегально, разумеется), в джипе, грабя и громя в свое удовольствие. Он пишет затем, что одни только робость и боязнь сопротивления «победителям» со стороны немецких женщин умеряли яростное желание насиловать их, но что «время от времени ненависть была столь велика, что потребность в насилии становилась непреодолимой». В таком настроении взаимно подогревая друг друга, у него и его приятеля было только одно желание: «бросить ее на землю и разорвать на части», и они обсуждали «идеальные условия для сцены такого насилия; это должна была быть лесная дорога с редким движением и одинокая девушка пешком или на велосипеде». Оба храбреца сделали затем «пробную вылазку» в поисках «идеальных условий» и нашли наконец и одинокую девушку и полностью подходящие условия». Девушку они — по крайней мере, по его словам — оставили в живых полумертвую от ужаса, и наш автор задает себе вопрос, было ли это присутствие другого свидетеля, удержавшее каждого из обоих от совершения убийства. Г-н Левин начал писать свою книгу в 1950 г., «книгу о том, что означает быть евреем». И она, и многие ей подобные делают понятными опасения редких еврейских критиков по поводу хода развития последних полвека, ибо они не свидетельствуют ни о чем ином, как об устрашающем вырождении «еврейской души» под давлением талмудистского шовинизма. Единственное, что эта книга доказывает, это то, что к концу ее Левин знал столь же мало, как и в ее начале, «что означает быть евреем»; разве что ответом на вопрос были бы цитированные выше отрывки из нее, что он, вероятно, стал бы с жаром отрицать. Сотни других тоже писали на эту неуловимую и мало продуктивную тему, но с таким же успехом и электрический угорь мог бы глотать собственный хвост, пытаясь постигнуть источник его странных ощущений, и тоже наверное не нашел бы вразумительного объяснения. Книга еврея о том, как можно быть нормальным человеческим существом среди других людей, стала к середине нашего века редкостью*1. Растущее количество литературы, наполненной ненавистью и подстрекательством к насилию, из которой мы подали лишь немногие примеры, и фактическое подавление всякой ее критики как «антисемитизма», стали одной из самых характерных черт нашего 20-го столетия; это — эпоха талмудистского шовинизма и талмудистского империализма. Почти 100 лет тому назад (писалось в 1955 г. — прим. перев.) наше сегодняшнее положение вещей было предсказано немецким писателем Вильгельмом Марром (см. библиографию в конце книги), в свое время революционером и заговорщиком, помогавшим «тайным обществам» (руководимым, согласно Дизраэли, евреями) подготовить неудавшиеся восстания 1848 года. Его писания тех времен носят на себе явную талмудистскую печать, хотя он и не был евреем: они — продукт яростного антихристианства, атеизма и анархизма. Впоследствии, подобно Бакунину, с которым у него много общего, он распознал истинный характер революционного руководства, и в 1879 году писал: «Я глубоко убежден, что приход еврейского империализма — всего лишь вопрос времени... Мировая империя принадлежит евреям... Горе побежденным!... Для меня не представляет сомнений, что не успеют пройти четыре поколения, как не останется ни одной должности в государстве, включая самые высшие, которые не были бы в руках евреев... В настоящий момент, среди европейских государств одна только Россия выдерживает еврейский напор и отказывает в признании равноправия за вторгающимися чужеземцами. Россия — последний бастион Европы, и именно против нее евреи готовят свой окончательный удар. Судя по ходу дел, русская капитуляция — также лишь вопрос времени (писалось в годы разгула революционного терроризма в России и лишь за 2 года до седьмого по счету — на этот раз удачного — покушения на Царя-Освободителя, Александра Второго — прим. перев.)... В этой громадной империи... иудаизм найдет свою Архимедову точку опоры, с которой он сможет раз и навсегда сбить всю западную Европу с ее устоев. Еврейские заговорщики вызовут в России революцию, какой мир еще не видел... В настоящее время еврейство в России все еще опасается изгнания из страны. Однако, после того, как Россия будет повержена, им уже нечего будет бояться. Когда евреи захватят власть в русском государстве... они примутся за разрушение общественной организации в западной Европе. Этот последний час Европы настанет самое позднее через сто или сто пятьдесят лет». Настоящее состояние Европы, в каком ее оставила Вторая Мировая война, показывает, что это предсказание в значительной степени исполнилось. Не хватает лишь полного, окончательного, формального завершения. Но, что касается этого последнего, то вполне возможно, что Марр считал положение слишком безнадежным. Мировая история не знала до сих пор ни необратимых решений, ни окончательных побед, ни постоянных завоеваний, ни абсолютно непобедимого оружия. Последним словом до сих пор все еще всегда оказывались слова Нового Завета: «Это еще не конец». Однако, не подлежит сомнению, что последний этап предсказания Марра, третье действие в драме 20-го столетия, уже разыгрывается на наших глазах, чем бы оно ни кончилось и каковы бы ни были его последствия, и что, готовясь к его постановке, талмудизм снова смог захватить в свой плен "еврейскую душу". Уже упоминавшийся нами известный нью-йоркский еврейский писатель-хронист Джордж Сокольский заметил в январе 1956 г., что «раньше против сионизма наблюдалась значительная оппозиция среди мирового еврейства, но с годами оппозиция замерла, а там, где она еще существует, она настолько непопулярна, что должна прятаться; среди евреев в Соединенных Штатах оппозиция против Израиля совершенно незначительна». Небольшое число предостерегающих голосов, все еще подымающихся подобно древнему пророку Иеремии, почти все принадлежат евреям. Дело не в том, что не-еврейские писатели и публицисты хуже осведомлены, более близоруки или менее мужественны; давно уже стало неписанным правилом, что еврейские возражения могут, до известных пределов, выслушиваться, поскольку они исходят от «наших», в то время, как возражения и критика с не-еврейской стороны абсолютно недопустимы. Наглядным примером этого может служить 1956 год, год президентских выборов в Америке, когда никакая критика сионизма или «Израиля» была невозможна, в особенности в последние месяцы перед голосованием. Нападения Израиля на соседние арабские страны неизменно изображались в ведущих газетах США как происходящие «в отместку» или «в наказание». Одно израильское нападение следовало за другим, но ни Президент, ни его Министры, ни работники Госдепартамента не смели сказать ни слова, хотя все эти нападения кончались актами безжалостного уничтожения и разрушения по примеру Дейр-Ясина в 1948 году. Мало того, ведущие кандидаты соперничающих партий, как это уже было и в 1952 г. соревновались друг с другом, требуя вооружений для Израиля и стараясь этим привлечь к себе еврейские голоса, считавшиеся решающими. Однако, в то же самое время (11 сентября 1956 г.) более 2.000 ортодоксальных евреев собрались на Юнион-Сквере в Нью-Йорке, протестуя против «преследования религии в государстве Израиль». Имя израильского Премьера Бен Гуриона было встречено свистками, и несколько раввинов выступили с яростными нападками на него и его Правительство. Разумеется, эти протесты не имели ничего общего с положением арабов, о которых вообще не было сказано ни слова; все нападки были исключительно с точки зрения религиозной ортодоксии, а Правительству Бен Гуриона бросались обвинения в несоблюдении религиозных предписаний в вопросе празднования субботы и пр. Как бы то ни было, это выступление было открытым, в то время как любая критика с нееврейской стороны была в это время под полным запретом. В те же дни (1 сентября 1956 г.) повторные бунты правоверных евреев в самом Израиле вылились в настоящее восстание, подавленное полицией, причем один еврей был убит. Убитый принадлежал к религиозной группе, отказывавшейся признать законным израильское Правительство на том основании, что по ее мнению «восстановление еврейского государства должно произойти исключительно по воле Божией»; заметим, что то же самое является главным тезисом настоящей книги, написанной, как известно, не-еврейским автором. На основании этих убеждений убитого, нью-йоркские газеты охарактеризовали его как «религиозного экстремиста». | |
| Категория: Sion | Добавил: Bruder (15.07.2009) | |
| Просмотров: 1568 | Рейтинг: 0.0/0 | |
| Всего комментариев: 0 | |
